Пролог

Улетела сказка вместе с детством.
Спрятавшись за чопорной ширмой,
Фея поспешила одеться.
Я стряхиваю пепел в это небо.*

    - Дорогая моя Людочка, ты должна уйти, - сообщил он будничным тоном своей невесте. Она только что вернулась с работы, и новость застала ее прямо на пороге квартиры.
    - Как уйти? – Люда поставила тапочки обратно и с недоумением уставилась на жениха. – У нас свадьба через неделю, как это уйти?!
    - Мне жаль, правда, но мы должны расстаться, - тем же тоном продолжал он.
    - Почему, Глеб, почему?! – начала злиться Люда, вернув обратно на плечи пальто.
    - Я убийца, Люда, - просто сказал Глеб. – Уходи.
    - Что ты несешь?! – Людочка подумала, что ее жених не в себе. Она предприняла попытку обнять его и успокоить, но Глеб резко отошел назад. – Глебушка, милый, что случилось?
     Невеста встревожилась не на шутку. Он никогда не говорил ничего подобного, может, заболел? Или на работе проблемы? А ведь кем работает Глеб, Люде неизвестно. Ее глаза наполнились сочувствием, она и не подумала уходить, а вот жених начал раздражаться.
      - Что ты стоишь, Люда? Возвращайся к своей маме, ты мне больше не нужна! – Глеб повысил голос, что делал крайне редко. – Убирайся вон!
      - Прости меня за слабость, но я люблю тебя, - она зажала себе рот рукой, слезы потекли из глаз, - пусть странно, но отчаянно люблю***.  Прошу, подумай хорошо, не выгоняй меня!
      Говорила Люда с трудом, но это был последний шанс вернуть Глеба к реальности. Он не мог просто взять и перечеркнуть их историю любви, длившуюся полтора года. Но он был непоколебим. Глеб молча указал невесте на дверь, выставил вперед и собранный заранее чемодан с ее вещами. Люда, разрыдавшись сильнее, решительно подхватила чемодан и быстро выскочила на лестничную клетку. Глеб преспокойно закрыл за ней дверь, вернулся в гостиную, где смотрел футбол, и продолжил свое занятие. На самом деле он ненавидел спорт, телевизор, свою квартиру, работу, жизнь, а теперь вот возненавидел и Людочку…

*** Слегка измененная строчка из песни  Земфиры «Мы разбиваемся»:  «Прости меня за слабость и за то, что я так странно и отчаянно люблю…» .

Глава 1

Если сделать все, что надо,
И не вспоминать.
Если спрятаться в подушку
И не вспоминать.
Если видеть небо серым
И не вспоминать,
Что небо, небо было голубым.
Небо, небо было голубым.*

      Глеб Норин – тридцатиоднолетний мужчина, с ничем не примечательной внешностью, темными короткими волосами, карими глазами. Полтора года назад он полюбил чудесную и светлую во всех отношениях Люду Грибову. И все бы прекрасно, если бы не отвращение ко всему миру, копившееся в Глебе с детства и вдруг обострившееся пару недель назад. Он был ненормальным, знал это, но признаваться кому-либо не желал. Все усугубилось, когда Норину было шестнадцать лет, а началось, наверное, с самого рождения…
***
     Сколько себя помню, мать всегда называла меня «сволочью неблагодарной», а отец беспробудно пил. А мне просто хотелось сказки. Я верил, есть места, где люди любят друг друга, никогда не ругаются и не пьют. Но моим родителям было это неведомо. Я хорошо запомнил тот день, когда моя мечта, казалось, теперь уже никогда не сбудется.
    Мне было пять лет. Я тогда остался дома, в садик меня почему-то не отвели. Я прокрался в родительскую спальню, добрался до маминого комода, открыл верхний ящик… И стал доставать мамину косметику. У нее было столько цветных баночек! Ммм, сколько трепета, восхищения я тогда испытал! Мне очень нравилось наблюдать за тем, как мама накладывает макияж, а тут удалось лично увидеть косметику, благодаря которой она была такая красивая. С замиранием сердца я опустил руку в первую баночку. Крем был очень нежным, приятным на ощупь, да еще и пах чудесно, как конфетки! Так, что мне захотелось намазаться им как можно больше, что я и сделал. Теперь в креме с надписью «для рук» было мое лицо, руки и шея. Другой крем я нанес на остальные части тела. Довольный собой я стал осматривать ящик комода дальше и нашел губную помаду, а также штуку, которой мама красила глаза. Я не знал названия. Конечно, мне стало интересно опробовать и их. Правда, перепутав их предназначение, губной помадой я намазал щеки, что очень обрадовало меня. А «средством для глаз» - губы, и это тоже показалось мне весьма хорошей идеей. Я прям таки не мог оторваться от собственного отражения в зеркале, любовался собою и представлял себя клоуном, который смешит детей. Сам я видел клоуна лишь однажды, в тот праздничный день мой отец не был пьян и взял меня в цирк. С тех пор и грезил стать таким же веселым, казалось, только так я и обрету счастье, ту самую сказку, где нет места ругани и «ласковому» прозвищу «сволочь», значение которого я уже стал понимать. И вот теперь мне казалось, будто я очень даже похож на клоуна, не хватало только красного носа, что я немедленно исправил той же помадой. А поскольку и крема на лице было предостаточно, выглядел я, конечно, если сейчас вспоминать, очень устрашающе, но я считал, что вполне соответствую образу доброго весельчака. Надо ли говорить, какова была реакция мамы от увиденного…
      - Вася, посмотри, что натворил этот гаденыш! – кричала она, тыча на меня пальцем. Мой отец лежал в другой комнате, но он уже успел меня увидеть.
      - Да видел я, Маш, ничего такого!
      - Ты в своем уме?! – возмущалась мама. – Мало того, что наш сын идиотом растет, весь в тебя, так еще и голубым?!
      - Ну подумаешь, накрасился ребенок. Чего орать-то? – откликнулся отец. – Это ты его таким воспитала, я не причем.
     Дальше последовала нецензурная брань между родителями. Кончилось все тем, что я со слезами на глазах смывал с себя косметику, запертый в ванной комнате, а мать с отцом снова подрались. И мечта стать клоуном надолго оставила меня, пока не окрепла вновь к шестнадцати годам.
     Нельзя сказать, что все мое детство было таким. Были и хорошие моменты вроде тех, когда отец водил меня в цирк. Но от матери остались только плохие воспоминания, видимо, поэтому у меня не получалось строить отношения с девушками…
***
     Учился я неохотно. Мне не понравилась моя первая учительница, да и она не воспылала ко мне любовью. Так что школа была для меня вторым домом в прямом и самом негативном смысле этого слова. С одноклассниками отношения также не ладились. Все говорили о том, какие у них замечательные родители, кого-то даже забирали из школы, и потихоньку меня стало это раздражать. А позже мною овладевала черная зависть к таким счастливым детишкам, идеальным семьям. По большей части я мотался по школе в одиночестве. По мере взросления я стал грубить, резко отвечать, а в шестнадцать замкнулся в себе после того, как умер отец. Не разговаривал почти полгода. Мать тогда впервые назвала меня «Глебушка», к врачам водила. Не знаю, почему, но снова стал говорить. Может, мать было жалко, не знаю. Вот тогда ко мне и вернулась мечта стать клоуном.
     Однажды вечером я сообщил маме, что собираюсь после окончания школы пойти в цирковое училище.
      - Никаких цирковых училищ, - твердо возразила мать. – Хочешь спиться, как отец, а потом вот так же подохнуть? Ты пойдешь на инженера учиться, и точка.
      - Я не хочу быть инженером, - только и сказал я, насупившись.
      - Мало ли, чего ты там не хочешь, - грозно сказала мама. – Учти, я с тобой возиться не буду, сразу в психушку отдам.
      Но стать именно клоуном и никем иным я уже решил точно. Ничего не сказав тогда матери, я просто ушел в свою комнату, где расплакался. Я ненавидел мать с того дня, потому что она оскорбила отца, дорогого мне человека. А в психушке мне побывать довелось. Да. В семнадцать, когда я таки подал документы в цирковое… Благо, выпустили меня через месяц, постановив, что я здоров. На самом деле я уже был совершенно другим, неизлечимым…
***
    Мать Глеба умерла, когда ее сыну исполнилось девятнадцать. Долго ходили слухи, что младший Норин ее отравил, но так ничего и не доказали.
    После расставания с невестой Людой и после просмотра футбола Глеб лег спать. Норин любил вставить пораньше, часов в пять утра, чтобы встретить в очередной раз рассвет и убедиться, что он все еще жив. Еще он верил в некую миссию, возложенную на него Богом. Но об этом чуть позже. А пока Глеб пристроился на диванчике в гостиной, накрылся пледом и…нет, не зарыдал, он давно уже утратил такую способность. Просто представил серое небо, ухмыльнулся сам себе, что выглядело со стороны не совсем нормальным, прошептал что-то вроде «я подарил тебе снисхождение, дурочка», а потом заснул.       
   
*Глеб Самойлов «Серое небо», гр. Агата Кристи